Асламбек Адиев. Задержан военными в 2002 году вместе с двумя двоюродными братьями Альбертом Мидаевым и Магомедом Эльмурзаевым.
Имран Джамбеков. Задержан военными в 2002 году ночью в собственном доме в разгар зачисток. Никакой информации о нем с тех пор нет.
Магомед-Эми (Зелимхан) Кудаев, старший сын в семье, похищен ночью из собственного дома в 2004 году, когда ему был 21 год.
Студент Магомед-Эми (Зелимхан) Кудаев увезен военными батальона «Восток» во время адресной «зачистки» (спецоперации по поиску боевиков, оружия, боеприпасов) в 2004 году, когда ему был 21 год.
Уголовное дело установило, что похитители свободно передвигались на военной технике во время комендантского часа, и их автомобили не останавливали на блокпостах российских войск.
Никаких оснований для задержания не было.
Уголовное дело установило, что похитители свободно передвигались на военной технике во время комендантского часа, и их автомобили не останавливали на блокпостах российских войск.
Никаких оснований для задержания не было.
От редакции: в тексте материала встречаются описания сцен насилия
От редакции: в тексте материала встречаются описания сцен насилия
Жизнь
Рассказ Яхиты,
матери Зелимхана
матери Зелимхана
По паспорту он Магомед-Эми. Дедушка же звал его Зелимхан, коротко Зема, дома и в округе все его так звали.
Говорили, «голливудская улыбка»: зубы белые-белые, как жемчуг. Смех такой заразительный — от души смеялся. Кличка была Че Гевара — где бы ни находился, был за старшего, командиром, все к нему прислушивались.
Однажды сосед говорит: «Какие красивые часы у тебя!» Он снял с запястья и отдал.
Я его ругала, а он: «Ничего, мам, ему понравились, а я как-нибудь обойдусь».
Другой сосед: «Подари мне штаны, у меня нет денег купить». Он быстро забежал домой, выходит уже в других штанах: оказывается, снял и отдал соседу.
Красную футболку с Че Геварой тоже другу Халику подарил. Он хранит ее до сих пор.
Говорили, «голливудская улыбка»: зубы белые-белые, как жемчуг. Смех такой заразительный — от души смеялся. Кличка была Че Гевара — где бы ни находился, был за старшего, командиром, все к нему прислушивались.
Однажды сосед говорит: «Какие красивые часы у тебя!» Он снял с запястья и отдал.
Я его ругала, а он: «Ничего, мам, ему понравились, а я как-нибудь обойдусь».
Другой сосед: «Подари мне штаны, у меня нет денег купить». Он быстро забежал домой, выходит уже в других штанах: оказывается, снял и отдал соседу.
Красную футболку с Че Геварой тоже другу Халику подарил. Он хранит ее до сих пор.
Я одна воспитывала четверых. Отца моих детей не стало в 1995 году — пропал без вести в первый день бомбежки Грозного. Старшему сыну Земе тогда было 12 лет, среднему — 8, дочке и двух лет не было, младшему сыну — два месяца.
В подвалах, развалинах, на одних макаронах, благо, выжили.
В подвалах, развалинах, на одних макаронах, благо, выжили.
Кругом развалины, разруха... Как такового дохода, постоянной работы у меня не было, подрабатывала на рынке. Я окончила только школу и дальше не училась, потому что не было возможности. Мой отец тоже рано умер. Мать работала, а я была нянькой для младших братьев и сестер.
Я жила ради своих детей. Я вся полностью отдалась своим детям, хотела поставить их на ноги. Хорошего ничего мои глаза не видели. Довольствовалась тем, что мы живы-здоровы.
Старший сын заменил младшим отца. Его слово для них было закон.
Ему еще 19 лет не было, как он подружился с девушкой и изъявил желание жениться. Через год у них родился сын. Хорошо, что это случилось.
Потому что после он долго не прожил.
Однажды я говорю: «Какой ты счастливый отец будешь! Тебе будет 40, а сыну 20 лет — молодой папа и сын, два красавца будете». Он на меня посмотрел и сказал: «Мам, до этого еще дожить нужно». Я расстроилась: «Почему ты так говоришь?» Он: «Ну, а кто знает? Время-то военное».
Ему еще 19 лет не было, как он подружился с девушкой и изъявил желание жениться. Через год у них родился сын. Хорошо, что это случилось.
Потому что после он долго не прожил.
Однажды я говорю: «Какой ты счастливый отец будешь! Тебе будет 40, а сыну 20 лет — молодой папа и сын, два красавца будете». Он на меня посмотрел и сказал: «Мам, до этого еще дожить нужно». Я расстроилась: «Почему ты так говоришь?» Он: «Ну, а кто знает? Время-то военное».
“
Я хотела его с семьей отправить отсюда. Забирали без разбора его ровесников, я просила: «Уезжай»
Он не хотел: «Мам, я что бандит или убийца?!»
Он не хотел: «Мам, я что бандит или убийца?!»
Залина,
жена Зелимхана
жена Зелимхана
Как это было давно... Нам было по 17 лет, познакомились мы в 1999 году, в военное время. Они были беженцами в нашем селе.
Молодежь собиралась большой компанией. Все было не так, как сейчас. Если бы у меня была дочь, сейчас я бы ее ни за что не пустила. А тогда мы были очень чистыми, все было по-другому.
Трудно даются воспоминания...
Первый раз я его увидела в окно, он проходил мимо. Все мои сестренки заметили его еще раньше: высокий, красивый, видный. Помню, как сегодня: у него были чуть длинные волосы и фуражка, рыжая кожаная куртка.
Молодежь собиралась большой компанией. Все было не так, как сейчас. Если бы у меня была дочь, сейчас я бы ее ни за что не пустила. А тогда мы были очень чистыми, все было по-другому.
Трудно даются воспоминания...
Первый раз я его увидела в окно, он проходил мимо. Все мои сестренки заметили его еще раньше: высокий, красивый, видный. Помню, как сегодня: у него были чуть длинные волосы и фуражка, рыжая кожаная куртка.
“
Он был невероятно смелым.
У него такая смелость была, которая могла его погубить.
У него такая смелость была, которая могла его погубить.
Когда мы познакомились поближе, завязалась дружба, он узнал, что я старше, и соврал, что родился на год раньше меня.
Мои родственники, друзья, подруги не верили, что мы можем соединиться. Но, видимо, любовь свое дело сделала.
Мои родственники, друзья, подруги не верили, что мы можем соединиться. Но, видимо, любовь свое дело сделала.
Он был необычный, не похож на остальных в селе, что крутились вокруг нас. В 17 лет он выглядел очень взрослым. Мало того, что выглядел, у него был взгляд взрослого человека.
Все его даже немножко побаивались.
Дома же он был как ребенок: смеялся, шутил, баловался.
Все его даже немножко побаивались.
Дома же он был как ребенок: смеялся, шутил, баловался.
Он был гордый. Дома с удовольствием брал сына на руки, а когда мы шли по улице (я худенькая была, как щепка, а сын тяжелый), он не забирал его: «Меня могут увидеть». У нас не принято мужчинам ласкать своего ребенка.
Это было настолько страшное время. Но с другой стороны, для меня это было, наверное, самое лучшее время.
Это было настолько страшное время. Но с другой стороны, для меня это было, наверное, самое лучшее время.
Похищение
Рассказ Яхиты,
матери Зелимхана
матери Зелимхана
Был вечер субботы. Тогда света не было, сосед завел дизельный генератор, чтобы вместе смотреть один телевизор. К нам пришли друзья сына с округи — тогда с соседями жили душа в душу, «свое — чужое» у нас не было.
Наутро сыну нужно было на работу. «Идите домой, ради Бога. Вам хорошо, вы будете до обеда дрыхнуть, а мне-то семью кормить», — проводил друзей до калитки, пожелал мне спокойной ночи.
Наутро сыну нужно было на работу. «Идите домой, ради Бога. Вам хорошо, вы будете до обеда дрыхнуть, а мне-то семью кормить», — проводил друзей до калитки, пожелал мне спокойной ночи.
“
Потом слышу во дворе шум, выхожу, — человек 10-12 вооруженных людей вошли в дом. Спрашиваю: «В чем дело?». На меня наставили автомат: «Стоять!»
Среди них были и русские, и чеченцы. Я через них протолкнулась в кухню, где жили сын со снохой, и вижу, он натягивает на себя джемпер, надел кроссовки на голые ноги. Я сразу в него вцепилась и стала кричать, звать на помощь — никто не пришел, соседи боялись за свою жизнь, я не осуждаю их.
Проснулись дети, дед с бабушкой. «Кто вы и что вы ищете в моем доме?» — спросил дед на чеченском. На него тоже навели автомат: «Не переживай, дед. Что ищем, то найдем».
Я умоляла, плакала, встала на колени: «В чем дело, в чем он провинился?» Мне никто не ответил. Один развернулся (я помню большие глаза), наклонился ко мне и хотел что-то сказать, но другие его прервали: «Пойдем-пойдем!»
Проснулись дети, дед с бабушкой. «Кто вы и что вы ищете в моем доме?» — спросил дед на чеченском. На него тоже навели автомат: «Не переживай, дед. Что ищем, то найдем».
Я умоляла, плакала, встала на колени: «В чем дело, в чем он провинился?» Мне никто не ответил. Один развернулся (я помню большие глаза), наклонился ко мне и хотел что-то сказать, но другие его прервали: «Пойдем-пойдем!»
“
Сына схватили, оторвали от земли и понесли. Он не вырывался. Видимо думал, что иначе военные навредят нам. Мы бежали за ними, я бросила вслед булыжник.
Они стали стрелять по нам. Сын вступился: «Не стреляйте» — последние его слова, что я слышала.
Этой ночью еще десять человек забрали в округе.
Этой ночью еще десять человек забрали в округе.
Поиски
“
Первое время ходишь как будто контуженный. Потом слушаешь каждого человека и надеешься хоть на какую-то помощь, что хоть кто-то что-то скажет, поможет в поисках.
Через несколько дней к нам пришел высокий молодой человек. Я увидела его в окно, Залина вышла за калитку. Тот поздоровался и сказал:
— Ты Залина, жена Магомеда?
— Да, а вы кто?
— Я как раз от него.
— Ты Залина, жена Магомеда?
— Да, а вы кто?
— Я как раз от него.
Гость представился Якубом и рассказал о своих родственниках, о том, что знал про Залину и про ребенка, и это у меня вызвало доверие.
Говорит: «Если не веришь, у вас в кухне тайник». Ни я, ни Залина о нем не знали. И точно: там, где он описал, под шифером, мы обнаружили дневник Земы, спрятанные от жены письма — девчонки же липли к нему, видно, он припрятал, когда женился, чтобы Залина не ревновала. Там же была ее фотография до замужества.
Говорит: «Если не веришь, у вас в кухне тайник». Ни я, ни Залина о нем не знали. И точно: там, где он описал, под шифером, мы обнаружили дневник Земы, спрятанные от жены письма — девчонки же липли к нему, видно, он припрятал, когда женился, чтобы Залина не ревновала. Там же была ее фотография до замужества.
“
Родственники не верили, говорили, что это подсадная утка. Я же поверила Якубу и показала ему фотографии сына, тот ответил: «Да, это он».
Якуб рассказал, что их держали в полуподвальном помещении в военной части в Ведено; там стоял ямадаевский батальон «Восток» (командиром батальона «Восток» в 2003–2008 годах был Сулим Ямадаев, погиб в результате покушения в 2009 году — прим. Т. Д.). Не выводили на допросы, просто держали в яме. Был слышен лай собак, гул вертолетов, азан (призыв к молитве — прим. Т. Д.).
Якуба вытащили, а мой остался там. Я туда ездила, но меня никто не подпускал. Отец Якуба потом поклялся мне на хлебе, что если бы знал, что наши сыновья были вместе, то моего бы не оставил.
Якуба освободили благодаря родственнику. Мы поехали к тому человеку, его брат служил в батальоне «Восток». Тот взял время, а после вызывает нас и говорит: «Мой брат ничего не знает про вашего», — и выпроводил нас.
Его жена вышла за нами следом: «Знает он про вашего сына. Они говорили о нем».
Но сколько мы к тому человеку снова ни ездили, он все отрицал. И так оборвалась наша нить.
После одна женщина приходила, обещала помочь: забрала деньги, вещи: мол, чтобы сын оделся в нормальную одежду после освобождения. Мы все отдали, и она с этими вещами, с деньгами пропала.
Якуба освободили благодаря родственнику. Мы поехали к тому человеку, его брат служил в батальоне «Восток». Тот взял время, а после вызывает нас и говорит: «Мой брат ничего не знает про вашего», — и выпроводил нас.
Его жена вышла за нами следом: «Знает он про вашего сына. Они говорили о нем».
Но сколько мы к тому человеку снова ни ездили, он все отрицал. И так оборвалась наша нить.
После одна женщина приходила, обещала помочь: забрала деньги, вещи: мол, чтобы сын оделся в нормальную одежду после освобождения. Мы все отдали, и она с этими вещами, с деньгами пропала.
“
Мне не столько денег жалко, сколько вещей, которые пахли его запахом.
Мне так жалко этих вещей.
Мне так жалко этих вещей.
Восемь лет я ходила, мыкалась, стучалась во все инстанции, обивала пороги… Было заведено уголовное дело о похищении, но все безрезультатно. Студенты Грозненского нефтяного института, его одногруппники, выходили, митинговали, но все напрасно.
Второй сын Ахмед не мог спать: «Сейчас придут-сейчас придут-сейчас придут», — полгода дома не ночевал.
А через год и его забрали, током били — шрамы на голове по сей день.
А через год и его забрали, током били — шрамы на голове по сей день.
Ахмеда с трудом вытащили оттуда.
Адвокат потом привез кулек с его вещами. Залина замочила их в тазу и спрятала, чтобы я не видела. Я что-то искала и наткнулась на них — там комки, сгустки крови плавали, — так над ним издевались.
Адвокат потом привез кулек с его вещами. Залина замочила их в тазу и спрятала, чтобы я не видела. Я что-то искала и наткнулась на них — там комки, сгустки крови плавали, — так над ним издевались.
Когда Ахмеда из дома забирали, сыну Земы 2,5 года было. Мы спохватились: нет ребенка. Он от страха, от шума забежал в строящийся дом, спрятался под стол и дрожал: «Дуду (дядю) тоже увезли?»
Еще трех лет не было, он все понимал.
Еще трех лет не было, он все понимал.
Безвестность
Что он неживой, не хочется верить. Только спустя четыре года в день, когда его забрали, Ахмед бычка зарезал и все мясо раздал: «Мама, не думай, что я как за мертвого. Чтобы облегчить ему жизнь, чтобы была дорога домой».
Сах (подаяние — прим. Т. Д.) даем каждый раз: в день его рождения, в день его «увезения» 27 марта. Он сладкоежка был, любил зефир в шоколаде. Я покупаю зефир и раздариваю. Мне кажется, как будто я этим ему помогаю как-то.
Зовем родственников, читаем мавлид, просим Аллаха облегчить его участь.
Сах (подаяние — прим. Т. Д.) даем каждый раз: в день его рождения, в день его «увезения» 27 марта. Он сладкоежка был, любил зефир в шоколаде. Я покупаю зефир и раздариваю. Мне кажется, как будто я этим ему помогаю как-то.
Зовем родственников, читаем мавлид, просим Аллаха облегчить его участь.
“
Мы пробовали уехать из Чечни, но чувствовала себя предательницей: кинула своего сына и бегу от несчастья. Я чувствовала, что он нуждается в моей помощи.
Внук, когда был маленьким, спрашивал: «Бабушка, а какой мой отец, а когда он придет?» Я не находила, что ему ответить. Все время просил свою мать: «Купи, привези мне брата». И однажды она ответила: «Ты знаешь, без твоего папы я ребенка купить не могу. Если ты хочешь брата или сестру, мне нужно снова выйти замуж». Он рассердился: «Не нужно тогда мне никакого брата, ни сестры».
И с тех пор на эту тему не заговаривал.
И с тех пор на эту тему не заговаривал.
Залина,
жена Зелимхана
жена Зелимхана
Сын — это живое напоминание, это каждодневное живое напоминание. Он настолько на него похож: и руки, и волосы. Единственное, ростом чуть ниже. Такой же невнимательный, как он. Если смотрит телевизор, не слышит, что ему говорят. Тоже не забывает мелкие обиды.
Однажды сын увидел, как мой брат нянчится со своим сыном, и как заплачет:
«У меня никогда не будет папы»
Я столько много себя в него вложила, всю себя. Когда мне было плохо, я его обнимала. Когда я была в отчаянии, когда было тяжело. Я до сих пор не могу простить, что у меня вся жизнь проходит на работе. Мне жалко времени, что я не провела с ним.
Стараюсь быть и матерью и отцом, и сестрой и братом. Меня сестры ругали: ты как мачеха себя ведешь. Я стараюсь не давать ему слабинку: быть и ласковой, и строгой.
Я никогда не плакала перед матерью, старалась не плакать. Отцу слез не показывала — с отцом мы эту тему не обсуждаем, напрямую у нас не принято говорить о супруге с отцом.
Однажды сын увидел, как мой брат нянчится со своим сыном, и как заплачет:
«У меня никогда не будет папы»
Я столько много себя в него вложила, всю себя. Когда мне было плохо, я его обнимала. Когда я была в отчаянии, когда было тяжело. Я до сих пор не могу простить, что у меня вся жизнь проходит на работе. Мне жалко времени, что я не провела с ним.
Стараюсь быть и матерью и отцом, и сестрой и братом. Меня сестры ругали: ты как мачеха себя ведешь. Я стараюсь не давать ему слабинку: быть и ласковой, и строгой.
Я никогда не плакала перед матерью, старалась не плакать. Отцу слез не показывала — с отцом мы эту тему не обсуждаем, напрямую у нас не принято говорить о супруге с отцом.
Если будет кампания по розыску пропавших, доживу ли я до этого времени? Сейчас же находят останки тех, кто погиб в Великую Отечественную. Может, что-то где-то когда-то будет…
Неизвестность — это очень тяжело. Похоронить человека — полбеды. Когда все время в ожидании — не дай господь никому, врагу не пожелаю этой участи.
Хорошо, что все смертны.
Неизвестность — это очень тяжело. Похоронить человека — полбеды. Когда все время в ожидании — не дай господь никому, врагу не пожелаю этой участи.
Хорошо, что все смертны.
Я хочу, чтобы про них говорили. Чтобы их не стерли из памяти. Они же все-таки люди, граждане этой республики. Я хочу, чтобы их не забыли.
Я бы хотела какой-то день или место, чтобы память о них была.
Что они были, жили в этой республике, что они жертвы этой войны.
Я бы хотела какой-то день или место, чтобы память о них была.
Что они были, жили в этой республике, что они жертвы этой войны.
Говорят, время лечит. Время не лечит, оно лишь углубляет раны. А рана сочится, рвется. Из головы мой сын не выходит, хожу ли, сплю ли я.
Вот такая жизнь у нас: день прошел, и ладно.
Вот такая жизнь у нас: день прошел, и ладно.
Залина,
жена Зелимхана
жена Зелимхана
Живешь, строишь планы, общий ребенок… Я даже людьми их не могу назвать.
Без могилы, без кусочка земли, без своего места.
Раньше я смотрела фотографии, а теперь стараюсь избегать.
Я долго не могла смириться: «Почему я? Почему с ним?», как будто, если я не смирюсь, он вернется. А потом я уже отпустила, но это не значит, что я забыла, что я не плачу, не вспоминаю.
Иной раз ловлю себя на мысли: пусть лучше его не будет, чем он где-то мучается или не помнит, кто он и кем является. Пусть лучше его не будет.
С одной стороны, я подготовила себя к его смерти — возможно, его нет. Но я его не хоронила. Я тела не видела. Есть шанс, что он, возможно, придет домой.
Даже если я его похоронила бы, то не вышла бы второй раз замуж. Потому что это не для меня.
Я долго не могла смириться: «Почему я? Почему с ним?», как будто, если я не смирюсь, он вернется. А потом я уже отпустила, но это не значит, что я забыла, что я не плачу, не вспоминаю.
Иной раз ловлю себя на мысли: пусть лучше его не будет, чем он где-то мучается или не помнит, кто он и кем является. Пусть лучше его не будет.
С одной стороны, я подготовила себя к его смерти — возможно, его нет. Но я его не хоронила. Я тела не видела. Есть шанс, что он, возможно, придет домой.
Даже если я его похоронила бы, то не вышла бы второй раз замуж. Потому что это не для меня.
“
Каждая третья семья столкнулась
с этим, если не вторая. Если я как жена настолько тяжело это перенесла, то каково матери?!
с этим, если не вторая. Если я как жена настолько тяжело это перенесла, то каково матери?!
Я тоже мать и готова десять раз пережить и похищение, и разлуку, и смерть своего мужа, лишь бы это не коснулось моего сына. Представляете, каково было ей?!
Мне кажется иногда, это было настолько давно, настолько невероятно, несправедливо, неправильно. Настолько тяжело. Иногда мне кажется, а вообще был ли он?! Происходило ли со мной все это?!
Как будто бы это было не здесь, не со мной.
Мне кажется иногда, это было настолько давно, настолько невероятно, несправедливо, неправильно. Настолько тяжело. Иногда мне кажется, а вообще был ли он?! Происходило ли со мной все это?!
Как будто бы это было не здесь, не со мной.
Если вы столкнулись с насильственным задержанием; если вам что-либо известно о пропавших или вы знаете места массовых казней и захоронений, расскажите нам.
«Правовая инициатива» собирает свидетельства нарушений прав человека и оказывает пострадавшим юридическую поддержку. Чтобы связаться с нами, заполните, пожалуйста, форму ниже или напишите нам на e-mail:
pravovaya.initsiativa@gmail.com
pravovaya.initsiativa@gmail.com
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности.
История Асламбека Адиева
История Имрана Джамбекова
История Зелимхана Кудаева
© All Rights Reserved. Acme Design Co.
hello@mysite.com
hello@mysite.com
13 декабря 2019 года Минюст РФ внес НОФ «Правовая инициатива» (Назрань) в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента». НОФ обжалует это решение в суде.
