Асламбек Адиев. Задержан военными в 2002 году вместе с двумя двоюродными братьями Альбертом Мидаевым и Магомедом Эльмурзаевым.
Имран Джамбеков. Задержан военными в 2002 году ночью в собственном доме в разгар зачисток. Никакой информации о нем с тех пор нет.
Магомед-Эми (Зелимхан) Кудаев, старший сын в семье, похищен ночью из собственного дома в 2004 году, когда ему был 21 год.
Студент Имран Джамбеков задержан российскими военными в 2002 году в собственном доме в селе Гойты. Военные действовали так же, как во время спецоперации: передвигались на БТР большой группой после комендантского часа, проверяли паспорта жителей села. После задержания Имран пропал без вести.

Официальное расследование также пришло к выводу, что к задержанию причастны российские военнослужащие.
От редакции: в тексте материала встречаются описания сцен насилия
От редакции: в тексте материала встречаются описания сцен насилия
Жизнь
Он весь в мазуте был, я говорю:
— Ты, как старик-тракторист, грязный.
— А что вы мне такую жизнь дали?! — смеялся. — Я как девица: могу вечером из дома на пять минут выйти, и то с трудом, вечно занят.

Старшему ребенку в семье всегда больше достается труда.

Когда у нас перестали качать нефть, из-под земли вышел конденсат.
Этот конденсат муж привозил, а Имран его по ночам варил: сначала выделяется бензин, потом солярка. Днем на машине он развозил топливо в баллонах.
Мы на это жили. Иначе есть нечего было.

Двоюродная сестра мужа жила одна в Грозном, и чуть там обострение, она пережидала у нас. Сын ее встречал и шутил: «Ближайший люк у дома займи для себя, чуть что, выстрелы, прыгай туда».
Рассказ Зайнап,
матери Имрана
Он говорил: «Мам, что-то мне не везет с учебой: пошел в колледж — война, пошел в институт — война».
То, что мне дал Аллах, я против ничего не имею. Я всю жизнь трудилась, в земле, как червь, рылась.
Когда такое беззаконие с тобой происходит, думаешь: «Где ты согрешил?»
Честно, я об этом думала: «Или меня Аллах наказывает, или он меня проверяет»

У нас были «Жигули» 99-й [модели], он машину очень любил, в любой свободный момент начищал. Собирался жениться. Я ему говорила: «Ты высокий, красивый, на низких и некрасивых не засматривайся. Обычно низкие и некрасивые бывают очень обаятельными, просто голову забирают».

Было три девушки на примете. Советовался, насчет этого между нами не было тайны.

Не успели.
Зачистки шли во всех селах, во всех населенных пунктах. Слухи доходили, что они просто забирают здоровых крепких ребят, виновен — невиновен: шьют уголовные дела.
Почти все думали так: «Если мы никого не трогаем, и нас не тронут».
Оказывается, тронут.
Имран выглядел старше своих лет. Многие удивлялись: «Как это у тебя такой взрослый сын?»

Он ходил в мечеть на пятничную молитву. Одна женщина, которая торговала на рынке, предупреждала: «Он на голову выше ребят в своей компании — почти два метра ростом, широкоплечий. Когда они идут, только твоего сына и видно. Солдаты-контрактники таких не любят. Зачем ты его пускаешь в мечеть?»

Я пришла домой: «Больше ты в мечеть не пойдешь, молись дома. Аллах примет и так». И он перестал ходить.
А когда это случилось, я думала: «Может, меня Аллах наказал за то, что я его не пускала?»
Все равно не уберегла.

Похищение
Вечером сын с друзьями общались у ворот. Хохот стоял! Сын заводила, с ним вся компания оживала. Отец ругался: военное положение, патрулируют; тогда они разошлись.

Легли спать, как обычно, примерно часов в 10. Открывается дверь — толпа народу, человек 15–20. Автоматчик направляет на меня оружие.
Только они зашли, и сразу его с постели на пол — он лежит лицом вниз на полу.

Выбегаю на улицу, там стояли два БТРа, туда затаскивали моего сына.
Я с криком за ними, БТРы двинулись и уехали в сторону Урус-Мартана.

Я недели две возила вещи сына, думала: сегодня-завтра отпустят.
Я хочу плакать, но я не могу плакать. Я оберегаю мужа, я оберегаю детей.
Муж садился за стол и не мог есть: у него ком в горле вставал, он уходил к себе.
А я не могла показать свои слезы ему. Я уходила в сарай, сворачивала халат, клала на лицо, чтобы соседи не слышали, и ревела истошно. Не дай Бог ни одной матери пережить такое. Лучше при тебе убьют твоего ребенка, и ты его похоронишь и будешь знать.

Я чуть с ума не сошла, не спала, прислушивалась: любой звук, стук — я выскакивала на улицу, думала, он лежит, не может зайти.
Поиски
Были люди, которые за деньги вытаскивали. Мы решили использовать и эту лазейку. Я обращалась в структуры, к посредникам, говорила: «За деньгами дело не станет: продадим машину, продадим дом, продадим участок — дороже сына ничего нет».
Человек, который там работал, сказал: «На вашего сына написали такое, что его сразу можно расстрелять».
И когда он это сказал, мне стало плохо.
Если он виноват, ради Бога, судите его, дайте ему, сколько заслужил, но взять и увезти человека…

Другие ​​матери, чьи сыновья были ваххабитами, воевали — никуда не ходили, даже заявления не писали — боялись.
Я хочу, чтобы весь мир знал, что здесь происходило, как фабриковали дела. Я поэтому и обращалась в Европейский суд и другим матерям говорила: подавайте заявления, если нас будет много, может, они перестанут других детей, матерей обижать.

Была надежда, что нам сделают встречное предложение: вы заберете заявление, мы скажем, где ваш сын.

Но бесполезно… Все мои нити обрывались.

Однажды нам вызвался помочь один человек в структурах. Спустя несколько месяцев мы поняли, что нас просто водят за нос. Каждый день он уверял: я ищу, а оказывается, он не одних нас обманывал.
Сколько трупов я переворошила, сколько останков...

Однажды нам рассказали, что возле водоканала тоже есть трупы.
И представляете, там на деревьях висели останки ребят, которых они взрывали.

С нами была Роза Магомадова — у нее единственного сына забрали. Она узнала брюки сына, которые сама штопала.

У одной матери забрали четырех сыновей — у нее за четырех душа болит, и перед ней тебе неудобно говорить за своего.
Она, слава Богу, умерла вовремя, недолго жила.

Когда привозили убитых из нашего села, среди них один парень был — ему лимонку в рот засунули и взорвали, головы не было — вот так они расправлялись.
После всей информации, которую ты впитал о том, что происходило, что вытворяли над ними, я надеюсь, что его нет в живых.
Почти 20 лет где-то в подвале или за решеткой — такой жизни я ему не желаю.
Хотя хочется, очень хочется увидеть его.

В детстве приходилось с девчатами за водой ходить на этот канал — раньше водопровода не было.


Потом я искал в этом месте своего сына. В этом лесу взрывали трупы.
Видите, верхушки деревьев срезаны.

Здесь очень много было парней.

Там, у родника, ноги я нашел. Расшнуровал посмотреть, — нога чистая, значит, человека забрали, когда он сам ориентировался. Родственники его похоронили. По тряпкам опознали. Труп-то разорван, по кускам собирать надо.

Когда мы искали, едем по мосту и видим: в воде лежит труп — вырезана грудь, не поймешь, женщина или мужчина.
Издевались над этим трупом.
Здесь, кто разорван, не было органов ни у одного. Два-три трупа только с органами, а остальные — все без органов. Я не знаю, куда они девали и зачем.

Одно тело приехали осмотреть из прокуратуры.
Пацана молодого 16–17 лет, из него вышла кровь, — значит, живым привезли, расстреляли.
Он лежал лицом в землю, на теле были глубокие белые полосы, как будто кто-то по телу металлической щеткой прошелся.
Я спросил:
— Как так его резали, что кровь не шла?
Работник прокуратуры отвечает:
— На 380 вольт разводят провода и по спине чиркают.
Были люди, которые сами добровольно хоронили трупы неопознанные.
На кладбище неподалеку есть навес, там держат лопаты. В этом месте оставляли найденную одежду, — такие вещи никто не трогает.
Там брюки, куртки, обувь и отметки, где похоронили: мол, с этой одеждой вот там. Чтобы кто-то опознал.

Был старик, который командовал похоронами, занимался трупами.
Я нашел его и приехал к нему.
Дождь был в тот день; мог бы и отказать, но у нас с уважением люди относятся друг к другу. Он моментально оделся. Говорю:
— Сын двухметровый, нога 45 размера.
— Мы хоронили одного высокого. Половину тела, но крупного.
А у меня сын был худощавый.
Но, если что-то отрезано, тело же опухает…
Он мне показал. Я посмотрел, одежда не наша.
У одних сын сам зашил себе брюки синими нитками.
Такую спортивную форму мы нашли, но отец растерялся:
— Это не нашего. Не то, нет-нет, не то...
А сам весь дрожит, закурил.
Перед ним точно такие же спортивные брюки, как он описывал.
Скорее всего, это их сын и был. Но некоторые как-то отворачиваются от этого.

Ушел от своей жены, женился на другой и с той не живет.
Люди разные… Он от себя оттолкнул это, легкую жизнь захотел.

Многие после такого разошлись.

Безвестность
Когда человек умирает, у нас режут быка или корову и раздают мясо соседям.
Сначала я чувствовала, что если так сделаю, то тем самым зарою его в могилу.
Но со временем пришло осознание: живой он, ему это в помощь, нет его — это тоже поможет.
У нас был бычок, мы его зарезали, и мясо раздали.
Есть он, нет его — ему это не помешает.
Этим людям ничего не стоит сказать сегодня: «Да успокойтесь вы, нет ваших детей».
Скажите нам, где вы их закопали, где они лежат. Мы выкопаем останки и похороним — будет куда сходить на могилу. Если нечего собирать, так скажите, где их взорвали.

А так для них весь мир — могила.
Если вы столкнулись с насильственным задержанием; если вам что-либо известно о пропавших или вы знаете места массовых казней и захоронений, расскажите нам.
«Правовая инициатива» собирает свидетельства нарушений прав человека и оказывает пострадавшим юридическую поддержку. Чтобы связаться с нами, заполните, пожалуйста, форму ниже или напишите нам на e-mail:
pravovaya.initsiativa@gmail.com
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности.
История Асламбека Адиева
История Имрана Джамбекова
История Зелимхана Кудаева

13 декабря 2019 года Минюст РФ внес НОФ «Правовая инициатива» (Назрань) в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента». НОФ обжалует это решение в суде.

Made on
Tilda